Cause two can keep a secret If one of them is dead.
Ну что ж. Для тех десяти, кто сказал, что хочет читать это, а так же, надеюсь, для будущих моих ПЧ, создаю этот пост.
Сразу скажу, что то, что я сюда начинаю выкладывать, ещё не закончено. Этот вариант, скорее всего, не окончательный, я ещё триста раз буду наводить марафет, править орфографию, которую проморгал, чистить и дополнять, но существенно поменяться уже ничего не должно.
Ах, да. Здесь могут случайно попасться мои рабочие заметки, которые я забыл стереть, если увидите это безобразие — напишите, пожалуйста, я их потру.
Приятного чтения. Если вам, вдруг, есть, что сказать по поводу выкладываемого — буду рад узнать.)
Глава 1. Аббат поднял младенца в воздух. Тот смотрел на аббата, широко раскрыв глаза, он несмело шевелил ножками, но не плакал.
– Подбросили, сегодня утром нашёл его у ворот. – Сказал брат Симон.
Симон был ещё совсем молодым, он постригся в монахи, когда понял, что семья их разоряется, разваливается, кредиторы начали слать письма его отцу. Он не стал дожидаться развязки и уехал в монастырь. Симон знал, что в монастыри иногда подбрасывают детей, но видел это впервые. Аббат крутил ребёнка в руках, бурча под нос: «мальчик, уже большой, ну и хорошо, меньше мороки. Смуглый такой, цыганёнок, наверное». Аббат нахмурился: на лбу у мальчика красовалась татуировка: «A m e t h» . Симон нетерпеливо заглянул через плечо аббата.
– А когда будем крестить? – спросил он.
– Завтра после заутреней.
Аббат завернул мальчика в отрез простыни и протянул его Симону:
– Сегодня подержишь его у себя.
Симон аккуратно принял свёрок, кивнул аббату и вышел из зала в монастырский двор. Монастырь стоял у реки, вниз по течению располагался город, монахи довольно активно общались с горожанами, в монастыре находилась школа, и многие горожане, уже оценив преимущества грамотности, с радостью отдавали детей в эту школу. Здание школы было построено несколько лет назад, остальные строения были куда старше. Построен монастырь был добротно и не без смекалки. Только часть южной стены (стена окружала монастырь квадратом) проседала и разваливалась из-за грунтовых вод. Эта часть была деревянной, в отличие от остальной стены, сложенной из белого кирпича. Каждую весну монахам приходилось ремонтировать её.
Уже к вечеру кроватка, которую Симон сколотил из досок, сваленных под стеной, стояла в его келье. Ребёнок сразу ему понравился. Он вёл себя под стать спокойной, размеренной жизни монастыря, не кричал, лишь иногда издавал тихие «уаа» и постоянно крутил головой с вытаращенными глазами, почти не моргая. В келью Симона постоянно заглядывали монахи, всем было интересно посмотреть на найдёныша. Мальчику нравилось внимание: он с любопытством тянул ручки к склонявшимся над ним лицам и за день успел потягать многих за нос, а так же подёргать пожилого брата Феофана за бороду, чем вызвал необычайное умиление у старика.
Ночью Симон никак не мог заснуть, он сидел, перебирая чётки и разговаривая с богом: у Симона была такая привычка, задавать вопросы и отвечать на них цитатами из Евангелия, он называл это «говорить с богом». Привычка эта появилась у него следующим образом. До ухода в монастырь он был не особо то религиозен, то есть в церковь он, конечно, ходил, но о боге задумывался мало. Но в монастыре, будучи ещё послушником, он решил, что теперь будет много думать о Боге, чтобы меньше думать о своей мирской жизни, так поспешно им оставленной. Симон горячо молился и очень хотел, чтобы бог с ним заговорил. Однажды он признался в этом аббату. Тот посмотрел на послушника исподлобья и сказал: «Что ты хочешь от него услышать? Господь уже рассказал всё, о чём ты можешь спросить. Умей же слушать». – аббат опустил руку на Библию. Тогда-то бог и «заговорил» с Симоном.
Так и в этот раз, он спрашивал, отвечал и смотрел на малыша. Симон оторвался от чёток и начал гладить ребёнка по голове, тот открыл глаза, схватил руку Симона, потянул в рот и начал старательно грызть, ещё непрорезавшимися зубами. Симон широко улыбнулся.
На следующее утро младенца отнесли в главный зал, где после заутренней, окунули в бадью с водой, и аббат нарёк его именем Пётр. На совете решили, что воспитывать и растить Петра будет Симон, он был только рад этому. Малыш оказался очень любопытным, но спокойным. Большую часть времени за ним ухаживал Симон, имевший опыт ухода за детьми (помогал растить младшего брата, ещё в миру). Монахи даже немного завидовали Симону и старались тоже принять участие в воспитании Петра, поиграть с ним или спеть колыбельную на ночь.
Только аббат не разделял всеобщего энтузиазма, он всё свободное от монастырских дел время проводил в библиотеке, хмурился, когда видел Петра, молился в одиночестве. В своих записях по истечении некоторого времени он написал: «два месяца я не вылезаю из библиотеки, маленький Петр очень меня беспокоит, а в особенности татуировка у него на лбу. Это слово переводится как «жизнь», но значение его, как символа, ускользает от меня. Господь направит меня на ответ, когда придёт время. Аминь».
Глава 2.
По дороге вдоль реки ехал на коне огромный человек. Даже издали по выправке, по тому, как он держался в седле, было видно рыцаря. Рядом, ведя под уздцы клячу, груженную мятыми латами, припасами и прочим хламом, шёл мрачный грязный оруженосец. Сквозь слой дорожной пыли на его лице два ярко-голубых глаза будто бы светились. Доехав до ворот монастыря, рыцарь спрыгнул с коня. Шпоры громко звякнули об камень. Большая дубовая дверь сбоку от ворот была открыта, и рыцарь сразу направился туда.
– Карл фон Ротсберг, – сказал он, нависая над монахом-привратником. – Я направляюсь в Святую Землю за гробом Господнем, пришёл просить благословения на поход. Привратник растерянно указал рыцарю на церковь, стоявшую посреди монастыря. Карл прошёл во двор и широким шагом направился к церкви, за ним плёлся оруженосец, уже успевший привязать лошадей. Вид оруженосца выражал крайнюю степень подозрительности. Он издал хриплый звук, похожий на тихий рык, рыцарь остановился и внимательно посмотрел на слугу. Тот кивнул. Вдруг, взгляд оруженосца упал на Петра, мирно спавшего под яблоней. Он сначала прищурился от слепившего его солнца, потом, разглядев повнимательнее, перекрестился и, осклабив ряд кривых зубов, замычал что-то нечленораздельное, показывая пальцем на мальчика. Рыцарь сжался, как кошка, кинул быстрый взгляд на Петра, кликнул слугу и они вихрем выскочили за ворота, сели на лошадей и умчались по дороге.
Когда аббату сообщили об этом происшествии, он тут же схватил свою дорожную палку, накинул плащ поверх рясы и пошёл в город. Дорога была грязной, неровной, но аббат шёл очень быстро, не замечая ни колдобин, ни своего преклонного возраста. До города он добрался только к вечеру. У городских ворот дремал нищий. Аббат положил ему в протянутую руку несколько монет, нищий незамедлительно проснулся и, рассыпался в благодарностях, стараясь разнообразить их настолько, насколько ему это позволяла его вшивая голова. Узнав, что хочет от него аббат, нищий рассказал, что он, конечно, знает и с удовольствием расскажет святому отцу, где остановился господин рыцарь с голубоглазым слугой. Когда аббат ушёл, нищий несмело заглянул в руку и, даже при свете тусклого надвратного фонаря, узнав характерный жёлтый отблеск, пустил слезу. Монеты тут же были спрятаны в недра лохмотьев.
– Благослови вас Господь, святой отец! – Бормотал нищий, по стеночке пробираясь к ближайшему кабаку. – Благослови вас Господь!
За дверью что-то неприятно скрежетало. Аббат нервно постучал в дверь, скрежет прекратился. От волнения у аббата выступил пот на лбу, он отёр его рукавом рясы. Отняв рукав от лица, он увидел два голубых глаза, освещённых свечой. Вглядевшись, он увидел и грязное лицо их владельца. Слуга замычал и отступил вглубь комнаты. Аббат вошёл и тихо прикрыл за собой дверь. Рыцарь стоял на коленях перед мечом, выполнявшим роль креста. Комната находилась на втором этаже таверны. На чердаке пищали мыши, снизу доносилось нестройное пение, звон струн, смех. Всё это лишь подчёркивало молчание, царившее в комнате. Из угла вновь раздался скрежет – это слуга вернулся к полировке доспеха. Аббат присел на край ящика, судя по всему, служившего здесь стулом – у него заболели колени. Рыцарь со вздохом поднялся.
– Что ты забыл здесь, монах? – Громкая речь вытащила аббата из оцепенения – Что тебе нужно от крестоносца?
– Почему вы так поспешно ушли?
– Не хочу ни в чём обвинять вас и ваш монастырь, я не инквизитор, но та тварь, что растёт у вас под крылом, противна богу, мой слуга, хоть и не говорит, но чует опасность лучше старого лиса, я привык доверять его глазам и ушам. А с таким чудовищем мы уже встречались. Таких как он не берут ни мечи, ни стрелы. Враг всего сущего устами колдуна-еретика заговорил его. Я знаю, как они появляются на свет: колдун создаёт глиняного истукана и чертит на лбу его заклятие, что гласит «жизнь», «ameth», и дьявол вдыхает в него жизнь. И есть лишь один способ уничтожить его: стереть с надписи первую букву, тогда получится «meth», то есть «смерть». Я рассказал, как это сделать, монах. Надеюсь, ты воспользуешься этим знанием. Теперь уходи.
Под утро, совершенно вымотавшийся, аббат, хромая, вернулся в монастырь. Там его уже ждал Симон. Он помог аббату добраться до кельи. Аббат сразу же повалился на кровать.
– Брат Симон, – сказал он. – Я должен рассказать тебе кое о чём. Это касается Петра.
Голос аббата был хриплым, сам он тяжело дышал.
– Слушай внимательно, – продолжил он. – Это очень важно…
Сразу скажу, что то, что я сюда начинаю выкладывать, ещё не закончено. Этот вариант, скорее всего, не окончательный, я ещё триста раз буду наводить марафет, править орфографию, которую проморгал, чистить и дополнять, но существенно поменяться уже ничего не должно.
Ах, да. Здесь могут случайно попасться мои рабочие заметки, которые я забыл стереть, если увидите это безобразие — напишите, пожалуйста, я их потру.
Приятного чтения. Если вам, вдруг, есть, что сказать по поводу выкладываемого — буду рад узнать.)
Глава 1. Аббат поднял младенца в воздух. Тот смотрел на аббата, широко раскрыв глаза, он несмело шевелил ножками, но не плакал.
– Подбросили, сегодня утром нашёл его у ворот. – Сказал брат Симон.
Симон был ещё совсем молодым, он постригся в монахи, когда понял, что семья их разоряется, разваливается, кредиторы начали слать письма его отцу. Он не стал дожидаться развязки и уехал в монастырь. Симон знал, что в монастыри иногда подбрасывают детей, но видел это впервые. Аббат крутил ребёнка в руках, бурча под нос: «мальчик, уже большой, ну и хорошо, меньше мороки. Смуглый такой, цыганёнок, наверное». Аббат нахмурился: на лбу у мальчика красовалась татуировка: «A m e t h» . Симон нетерпеливо заглянул через плечо аббата.
– А когда будем крестить? – спросил он.
– Завтра после заутреней.
Аббат завернул мальчика в отрез простыни и протянул его Симону:
– Сегодня подержишь его у себя.
Симон аккуратно принял свёрок, кивнул аббату и вышел из зала в монастырский двор. Монастырь стоял у реки, вниз по течению располагался город, монахи довольно активно общались с горожанами, в монастыре находилась школа, и многие горожане, уже оценив преимущества грамотности, с радостью отдавали детей в эту школу. Здание школы было построено несколько лет назад, остальные строения были куда старше. Построен монастырь был добротно и не без смекалки. Только часть южной стены (стена окружала монастырь квадратом) проседала и разваливалась из-за грунтовых вод. Эта часть была деревянной, в отличие от остальной стены, сложенной из белого кирпича. Каждую весну монахам приходилось ремонтировать её.
Уже к вечеру кроватка, которую Симон сколотил из досок, сваленных под стеной, стояла в его келье. Ребёнок сразу ему понравился. Он вёл себя под стать спокойной, размеренной жизни монастыря, не кричал, лишь иногда издавал тихие «уаа» и постоянно крутил головой с вытаращенными глазами, почти не моргая. В келью Симона постоянно заглядывали монахи, всем было интересно посмотреть на найдёныша. Мальчику нравилось внимание: он с любопытством тянул ручки к склонявшимся над ним лицам и за день успел потягать многих за нос, а так же подёргать пожилого брата Феофана за бороду, чем вызвал необычайное умиление у старика.
Ночью Симон никак не мог заснуть, он сидел, перебирая чётки и разговаривая с богом: у Симона была такая привычка, задавать вопросы и отвечать на них цитатами из Евангелия, он называл это «говорить с богом». Привычка эта появилась у него следующим образом. До ухода в монастырь он был не особо то религиозен, то есть в церковь он, конечно, ходил, но о боге задумывался мало. Но в монастыре, будучи ещё послушником, он решил, что теперь будет много думать о Боге, чтобы меньше думать о своей мирской жизни, так поспешно им оставленной. Симон горячо молился и очень хотел, чтобы бог с ним заговорил. Однажды он признался в этом аббату. Тот посмотрел на послушника исподлобья и сказал: «Что ты хочешь от него услышать? Господь уже рассказал всё, о чём ты можешь спросить. Умей же слушать». – аббат опустил руку на Библию. Тогда-то бог и «заговорил» с Симоном.
Так и в этот раз, он спрашивал, отвечал и смотрел на малыша. Симон оторвался от чёток и начал гладить ребёнка по голове, тот открыл глаза, схватил руку Симона, потянул в рот и начал старательно грызть, ещё непрорезавшимися зубами. Симон широко улыбнулся.
На следующее утро младенца отнесли в главный зал, где после заутренней, окунули в бадью с водой, и аббат нарёк его именем Пётр. На совете решили, что воспитывать и растить Петра будет Симон, он был только рад этому. Малыш оказался очень любопытным, но спокойным. Большую часть времени за ним ухаживал Симон, имевший опыт ухода за детьми (помогал растить младшего брата, ещё в миру). Монахи даже немного завидовали Симону и старались тоже принять участие в воспитании Петра, поиграть с ним или спеть колыбельную на ночь.
Только аббат не разделял всеобщего энтузиазма, он всё свободное от монастырских дел время проводил в библиотеке, хмурился, когда видел Петра, молился в одиночестве. В своих записях по истечении некоторого времени он написал: «два месяца я не вылезаю из библиотеки, маленький Петр очень меня беспокоит, а в особенности татуировка у него на лбу. Это слово переводится как «жизнь», но значение его, как символа, ускользает от меня. Господь направит меня на ответ, когда придёт время. Аминь».
Глава 2.
По дороге вдоль реки ехал на коне огромный человек. Даже издали по выправке, по тому, как он держался в седле, было видно рыцаря. Рядом, ведя под уздцы клячу, груженную мятыми латами, припасами и прочим хламом, шёл мрачный грязный оруженосец. Сквозь слой дорожной пыли на его лице два ярко-голубых глаза будто бы светились. Доехав до ворот монастыря, рыцарь спрыгнул с коня. Шпоры громко звякнули об камень. Большая дубовая дверь сбоку от ворот была открыта, и рыцарь сразу направился туда.
– Карл фон Ротсберг, – сказал он, нависая над монахом-привратником. – Я направляюсь в Святую Землю за гробом Господнем, пришёл просить благословения на поход. Привратник растерянно указал рыцарю на церковь, стоявшую посреди монастыря. Карл прошёл во двор и широким шагом направился к церкви, за ним плёлся оруженосец, уже успевший привязать лошадей. Вид оруженосца выражал крайнюю степень подозрительности. Он издал хриплый звук, похожий на тихий рык, рыцарь остановился и внимательно посмотрел на слугу. Тот кивнул. Вдруг, взгляд оруженосца упал на Петра, мирно спавшего под яблоней. Он сначала прищурился от слепившего его солнца, потом, разглядев повнимательнее, перекрестился и, осклабив ряд кривых зубов, замычал что-то нечленораздельное, показывая пальцем на мальчика. Рыцарь сжался, как кошка, кинул быстрый взгляд на Петра, кликнул слугу и они вихрем выскочили за ворота, сели на лошадей и умчались по дороге.
Когда аббату сообщили об этом происшествии, он тут же схватил свою дорожную палку, накинул плащ поверх рясы и пошёл в город. Дорога была грязной, неровной, но аббат шёл очень быстро, не замечая ни колдобин, ни своего преклонного возраста. До города он добрался только к вечеру. У городских ворот дремал нищий. Аббат положил ему в протянутую руку несколько монет, нищий незамедлительно проснулся и, рассыпался в благодарностях, стараясь разнообразить их настолько, насколько ему это позволяла его вшивая голова. Узнав, что хочет от него аббат, нищий рассказал, что он, конечно, знает и с удовольствием расскажет святому отцу, где остановился господин рыцарь с голубоглазым слугой. Когда аббат ушёл, нищий несмело заглянул в руку и, даже при свете тусклого надвратного фонаря, узнав характерный жёлтый отблеск, пустил слезу. Монеты тут же были спрятаны в недра лохмотьев.
– Благослови вас Господь, святой отец! – Бормотал нищий, по стеночке пробираясь к ближайшему кабаку. – Благослови вас Господь!
За дверью что-то неприятно скрежетало. Аббат нервно постучал в дверь, скрежет прекратился. От волнения у аббата выступил пот на лбу, он отёр его рукавом рясы. Отняв рукав от лица, он увидел два голубых глаза, освещённых свечой. Вглядевшись, он увидел и грязное лицо их владельца. Слуга замычал и отступил вглубь комнаты. Аббат вошёл и тихо прикрыл за собой дверь. Рыцарь стоял на коленях перед мечом, выполнявшим роль креста. Комната находилась на втором этаже таверны. На чердаке пищали мыши, снизу доносилось нестройное пение, звон струн, смех. Всё это лишь подчёркивало молчание, царившее в комнате. Из угла вновь раздался скрежет – это слуга вернулся к полировке доспеха. Аббат присел на край ящика, судя по всему, служившего здесь стулом – у него заболели колени. Рыцарь со вздохом поднялся.
– Что ты забыл здесь, монах? – Громкая речь вытащила аббата из оцепенения – Что тебе нужно от крестоносца?
– Почему вы так поспешно ушли?
– Не хочу ни в чём обвинять вас и ваш монастырь, я не инквизитор, но та тварь, что растёт у вас под крылом, противна богу, мой слуга, хоть и не говорит, но чует опасность лучше старого лиса, я привык доверять его глазам и ушам. А с таким чудовищем мы уже встречались. Таких как он не берут ни мечи, ни стрелы. Враг всего сущего устами колдуна-еретика заговорил его. Я знаю, как они появляются на свет: колдун создаёт глиняного истукана и чертит на лбу его заклятие, что гласит «жизнь», «ameth», и дьявол вдыхает в него жизнь. И есть лишь один способ уничтожить его: стереть с надписи первую букву, тогда получится «meth», то есть «смерть». Я рассказал, как это сделать, монах. Надеюсь, ты воспользуешься этим знанием. Теперь уходи.
Под утро, совершенно вымотавшийся, аббат, хромая, вернулся в монастырь. Там его уже ждал Симон. Он помог аббату добраться до кельи. Аббат сразу же повалился на кровать.
– Брат Симон, – сказал он. – Я должен рассказать тебе кое о чём. Это касается Петра.
Голос аббата был хриплым, сам он тяжело дышал.
– Слушай внимательно, – продолжил он. – Это очень важно…
@темы: буквы складываются в слова, слова - в предложения, это вызывает беспокойство...